…На несколько минут смолк монотонный шум моторов и станков. Яснее стали слышны голоса. Одна за другой захлопываются дверки инструментальных ящиков, звенят детали: рабочие убирают их со станков. Одни торопятся домой, другие занимают место у станков.

Идет обычная пересмена. Вот в такую пересмену и подошел к своему напарнику слесарь Василий Михайлович Журавлев. В цехе все знали его «слабость»: ни о чем не любит Журавлев так читать, как о подвигах советских солдат в дни Великой Отечественной войны. Василий Михайлович хитровато взглянул на товарища и, как бы между прочим, спросил его:

— Ты сегодня домой очень торопишься?

— Нет, — ответил тот. — А что?

— Да, понимаешь, вопросик у меня есть к тебе один.

— Что-то хитришь, Василий Михайлович. Что за вопросик?

— Да вот, понимаешь, какая история. Есть одна газета. «Советский патриот» называется. Так вот, она одного человека разыскивает — героя войны. Прочитал я и подумал: «Уж не нашего ли Николая ищут, не тебя ли?»

— Чего же ей искать меня? Вот он я, весь на виду, скрываться и прятаться не собираюсь.

Но не так-то просто было отделаться от Журавлева. Поняв, что угадал, он через секунду уже крепко держал за руку своего собеседника, как бы говоря:

— Ну теперь, пока не расскажешь обо всем, не уйдешь. Хватит отмалчиваться.

В этот же день поздно вечером в редакции зазвонил телефон.

— Товарищ корреспондент, — раздался взволнованный голос. — Приезжайте. Тут, понимаете, такая история!..

Служили на Дальнем Востоке три друга. Любили сильнее всего голубое небо, рокот Тихого океана и беспокойную, трудную жизнь летчиков-истребителей. И хотя друзья служили в летной части, но песню всякий раз заводили о танкистах. Помните ее?

Так обычно начинался рассказ-легенда о танковом экипаже «Амурский мститель». Но легенда легендой, в ней точные факты переплетаются с фантазией. А мне хочется рассказать о человеке обычном, совсем не былинном.

…Шел четвертый год Великой Отечественной войны. Фронт все дальше откатывался на запад. Но враг был еще силен. С боем приходилось освобождать от захватчиков каждую пядь родной земли. Газеты сообщали о массовом героизме бойцов Красной Армии и тружеников тыла.

Читали и перечитывали эти сообщения Коля Агапов, Леня Рудниченко и Ваня Бинюков. Рудниченко не раз откровенно говорил, что если командование не отпустит его на фронт, то он убежит туда сам. Друзья возражали, доказывали, что так действовать нельзя, что его поступок будет расценен как дезертирство.

— Да поймите хотя вы, други мои, — взволнованно говорил Рудниченко. — У меня причина на то есть.

Причина у Леонида, действительно, была основательная. У него свой счет с врагами нашей Родины. Они лишили его отца. Красный партизан отдал свою жизнь под Волочаевкой в борьбе с интервентами. И вот теперь снова война, снова враг топчет нашу землю, оставляет на ней кровавый след.

— Да разве после этого я могу здесь, в глубоком тылу, отсиживаться?

Но тут Ваня Бинюков доставал из нагрудного кармана потертое письмо и молча подавал его другу.

— На, читай и читай обовязково в голос, громко, — говорил он, мешая русские слова с украинскими.

И хотя друзья уже не один раз читали письмо сестры Бинюкова, знали его, можно сказать, наизусть, Рудниченко выполнял просьбу друга. Он читал громко, выразительно, так, чтобы каждое слово письма врезалось в память:

— Досить, — прервал друга Бинюков. — Хто-хто, а я-то повинэн видплатити клятому вражине за усэ: і за батька, і за матусю, і за Запоріжжя.

Коля Агапов угрюмо молчал. Горе друзей было его горем, он не меньше, чем они, рвался на фронт.

В одну из майских ночей к его койке на цыпочках подошел Леонид Рудниченко. Он торопливо затормошил друга.

— Агапыч, проснись!

— А я и не сплю, — шепотом ответил тот.

— Тогда давай погуляем, — сказал Рудниченко, — думка есть у меня одна.

Николай быстро оделся, вместе с другом вышел из казармы на улицу. Небольшой воинский городок окутала тишина. До слуха доносились громкие шаги часового да всплески волн Уссури.

— Ну, что у тебя за думка? — спросил Агапов.

Леонид пристально посмотрел другу в глаза, а потом, как бы между прочим, спросил:

— Читал ты сегодня «Звездочку»?

— Вот эту? — вытащил из кармана Агапов свежий номер газеты «Красная Звезда».

— Да, — утвердительно ответил Рудниченко.

— Ну и что ты в ней вычитал?

— А то, что и ты.

Оба рассмеялись, крепко, по-мужски, обнялись и расцеловались.

— Значит, решено? — спросил Рудниченко.

— Окончательно и бесповоротно.

Пятые сутки эшелон с танками шел на запад. Уже далеко позади остался город, где танкисты получали боевую технику. А эшелон все шел и шел. На очередной остановке старшина Агапов выскочил из вагона-теплушки. Он направился к платформе, на которой стоял танк. Николай по-хозяйски осмотрел крепление машины, любовно поправил брезент.

Медленно опускались на землю вечерние сумерки. Далекая лесная синева манила к себе. Николай с детства любил лес. Там наедине можно поразмыслить о жизни. А она сложилась у него так же, как у тысяч его сверстников двадцатых годов. Пришлось рано бросить учебу в школе. С двенадцати лет пошел работать. Вначале собирал в бору живицу, потом поступил учеником на металлургический завод. Получил хорошую специальность — молотобойца. Пришло время призыва в Красную Армию, и Николай по комсомольской путевке уехал служить на флот. Но моряком пришлось быть недолго, перевели в авиационную часть. Выучился на техника, остался на сверхсрочную службу.

Война застала Агапова на Дальнем Востоке. Здесь он и подружился с Леонидом Рудниченко. Оба техники, вместе переживали за свои машины, когда те уходили далеко за облака. Несколько раз Николай и Леонид подавали рапорты командованию с просьбой направить их на фронт, но получали один и тот же ответ:

— Неужели нам так и не удастся попасть на фронт? — горевал Леонид. Заметка в «Красной Звезде» натолкнула друзей на мысль отправиться на фронт с оружием, приобретенным на личные сбережения. Правда, в ту памятную ночь между ними произошла серьезная размолвка. Агапов предложил купить танк. Против этого предложения восстал Рудниченко.

— Как это, танк? — возмутился он. — Где мы служим? В летной части. Вот и давай покупать самолет.

— Посуди сам, Леня, — спокойно возражал ему Агапов. — Мы же не летчики, а технари. Вот и выходит, что на нашем самолете кто-то будет воевать, а мы с тобой будем снова в небо поглядывать да на аэродромах загорать. А на танке мы, брат, косточки фашистам поутюжим гусеницами.

Рудниченко сдался.

На следующий день они внесли все свои сбережения в полковую кассу. Но для покупки танка денег оказалось недостаточно. Тогда друзья сдали в комиссионный магазин все, что приобрели за годы сверхсрочной службы в армии.

— Не горюй, Леня, — говорил другу Агапов, — живы будем — все наживем.

Но даже тогда, когда все вещи были проданы, когда и солдат сверхсрочной службы Ваня Бинюков внес свой скромный вклад, денег на танк все еще не хватало. На помощь пришли комсомольцы полка. Они собрали недостающую сумму. Друзья ликовали. В тот же день в Москву, Верховному главнокомандованию, была отправлена короткая телеграмма: